Чарли Чаплин, отец 12 деток, в 1965 году, будучи умудренным стариком 76 лет, написал письмо собственной двадцатиоднолетней дочери Джеральдине, ищущей себя в танце на парижской сцене. Письмо эмоциональное, глубоко личное, но в то же время подходящее любому из нас.
Это пример отцовской любви и заботы, печалься и радости, гордости и переживаний, скопленной мудрости и сохранившегося в нем юношества. «Я никогда не был ангелом», писал гений синематографа, «но я постоянно стремился быть человеком. Постарайся и ты». Прочитайте это письмо и задумайтесь, чему обучили вас ваши предки, и чему вы желали бы обучить ваших деток.
«Девченка моя!
На данный момент ночь (то есть темное время суток). Рождественская ночь (то есть темное время суток). Все вооруженные вояки моей малеханькой крепости заснули. Дремлют твой брат, твоя сестра. Даже твоя мама уже дремлет. Я чуток не разбудил уснувших птенцов, добираясь до данной полуосвещенной комнаты. Как далековато ты от меня! Но пусть я ослепну, если твой образ не стоит постоянно перед моими очами. Твой портрет — тут на столе, и тут, около моего сердца. А где ты? Там, в сказочном Париже, танцуешь на величавой театральной сцене на Елисейских полях. Я отлично понимаю это, и все же мне кажется, что в ночной тиши я слышу твои шаги, вижу твои глаза, которые поблескивают, будто бы звезды на зимнем небе.
Я слышу, что ты исполняешь в этом торжественном и светлом спектакле роль персидской кросотки, плененной монгольским ханом. Будь кросоткой и танцуй! Будь звездой и светись! Но если экстазы и благодарность публики тебя опьянят, если запах преподнесенных цветов закружит для тебя голову, то сядь в уголочек и прочитай мое письмо, прислушайся к голосу собственного сердца. Я твой отец, Джеральдина! Я Чарли, Чарли Чаплин! Знаешь ли ты, сколько ночей я просиживал у твоей кровати, когда ты была совершенно малышкой, рассказывая для тебя сказки о спящей красавице, о недремлющем драконе? А когда сон смежал мои старческие глаза, я глумился над ним и гласил: „Уходи! Мой сон — это мечты моей дочки!“
Я лицезрел твои мечты, Джеральдина, лицезрел твое будущее, твой нынешний денек. Я лицезрел даму, танцующую на сцене, фею, скользящую по небу. Слышал, как публике гласили: „Видите эту даму? Она дочь старенького шута. Помните, его звали Чарли?“ Да, я Чарли! Я старенькый шут! Сейчас твой черед. Танцуй! Я плясал в широких рваных брюках, а ты танцуешь в шелковом наряде принцессы. Эти танцы и гром рукоплесканий иногда будут возносить тебя на небеса. Лети! Лети туда! Но спускайся и на землю! Ты обязана созидать жизнь людей, жизнь тех уличных танцовщиков, которые танцуют, дрожа от холода и голода. Я был таковым, как они, Джеральдина. В те ночи, в те чудесные ночи, когда ты засыпала, убаюканная моими притчами, я бодрствовал.
Я глядел на твое лицо, слушал удары твоего сердечка и спрашивал себя: „Чарли, неуж-то этот котенок когда-нибудь выяснит тебя?“ Ты не знаешь меня, Джеральдина. Огромное количество сказок говорил я для тебя в те дальние ночи, но свою сказку — никогда. А она тоже увлекательна.
Это притча про голодного шута, который пел и плясал в бедных кварталах Лондона, а позже собирал милостыню. Вот она, моя притча! Я узнал, что такое голод, что такое не иметь крыши над головой. Больше того, я испытал унизительную боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение) скитальца-шута, в груди которого неистовствовал целый океан гордости, и эту гордость больно ранили бросаемые монеты. И все же я живой, так что оставим это.
Лучше побеседуем о для тебя. Опосля твоего имени — Джеральдина — следует моя фамилия — Чаплин. С данной фамилией наиболее сорока лет я смешил людей на земле. Но рыдал я больше, нежели они смеялись. Джеральдина, в мире, в котором ты живешь, есть не одни лишь танцы и музыка! В полночь, когда ты выходишь из большого зала, ты можешь запамятовать богатых поклонников, но не запамятовай спросить у шофера такси, который повезет тебя домой, о его супруге. И если она беременна, если у их нет средств на пеленки для грядущего малыша, положи средства ему в кармашек. Я распорядился, чтоб в банке оплачивали эти твои расходы. Но всем остальным плати строго по счету. Время от времени езди в метро либо на автобусе, ходи пешком и осматривай город.
Приглядывайся к людям! Смотри на вдов и сирот! И хотя бы один раз в денек гласи для себя: „Я таковая же, как они“. Да, ты одна из их, девченка! Наиболее того.
Искусство, до этого чем отдать человеку крылья, чтоб он мог взлететь ввысь, обычно разламывает ему ноги.
И если наступит денек, когда ты почувствуешь себя выше публики, сходу же кидай сцену. На первом же такси поезжай в округи Парижа. Я понимаю их весьма отлично! Там ты узреешь много танцовщиц вроде тебя, даже привлекательнее, грациознее, с большей гордостью. Ослепительного света прожекторов твоего театра там не будет и в помине. Прожектор для их — Луна.
Вглядись хорошо, вглядись! Не пляшут ли они лучше тебя? Признайся, моя девченка! Постоянно найдется таковой, кто пляшет лучше тебя, кто играет лучше тебя!
И помни: в семье Чарли не было такового грубияна, который обозвал бы извозчика либо надсмеялся над нищим, сидячим на берегу Сены. Я умру, но ты будешь жить. Я желаю, чтоб ты никогда не знала бедности. С сиим письмом посылаю для тебя чековую книгу, чтоб ты могла растрачивать сколько пожелаешь. Но когда истратишь два франка, не забудь напомнить для себя, что 3-я монета — не твоя. Она обязана принадлежать незнакомому человеку, который в ней нуждается. А такового ты просто сможешь отыскать. Стоит лишь возжелать узреть этих незнакомых бедняков, и ты встретишь их всюду. Я говорю с тобой о деньгах, ибо узнал их дьявольскую силу. Я много провел времени в цирке. И постоянно весьма беспокоился за канатоходцев.
Но вынужден огласить для тебя, что люди почаще падают на жесткой земле, чем канатоходцы с ненадежного троса.
Быть может, в один из званых вечеров тебя ослепит сияние какого-либо бриллианта. В этот же момент он станет тебе небезопасным канатом, и падение тебе неизбежно. Быть может, в один красивый денек тебя пленит красивое лицо какого-либо царевича. В этот же денек ты станешь неопытным канатоходцем, а неопытные падают постоянно.
Не продавай собственного сердца за золото и драгоценности. Знай, что самый большой бриллиант — это солнце. К счастью, оно сверкает для всех. А когда настанет время, и ты полюбишь, то обожай этого человека всем сердечком. Я произнес твоей мамы, чтоб она написала для тебя о этом. Она соображает в любви больше меня, и ей лучше самой побеседовать с тобой о этом. Работа у тебя тяжелая, я это понимаю.
Твое тело прикрыто только кусочком шелка. Ради искусства можно показаться на сцене и оголенным, но возвратиться оттуда нужно не лишь одетым, но и наиболее незапятнанным.
Я стар, и быть может, мои слова звучат забавно. Но, по-моему, твое оголенное тело обязано принадлежать тому, кто полюбит твою оголенную душу.
Не жутко, если твое мировоззрение по этому вопросцу десятилетней давности, то есть принадлежит уходящему времени. Не страшись, эти 10 лет не состарят тебя. Но как бы то ни было, я желаю, чтоб ты была крайним человеком из тех, кто станет подданным острова нагих.
Я понимаю, что отцы и детки ведут меж собой нескончаемый поединок. Воюй со мной, с моими идеями, моя девченка! Я не люблю преданных деток. И пока из моих глаз не потекли слезы на это письмо, я желаю веровать, что нынешняя рождественская ночь (то есть темное время суток) — ночь (то есть темное время суток) чудес.
Мне охото, чтоб вышло волшебство, и ты вправду все сообразила, что я желал для тебя сказать. Чарли уже постарел, Джеральдина. Рано либо поздно заместо белоснежного платьица для сцены для тебя придется надеть траур, чтоб придти к моей могиле. На данный момент я не желаю расстраивать тебя. Лишь время от времени всматривайся в зеркало — там ты узреешь мои черты. В твоих жилах течет моя кровь (внутренняя среда организма, образованная жидкой соединительной тканью. Состоит из плазмы и форменных элементов: клеток лейкоцитов и постклеточных структур: эритроцитов и тромбоцитов). Даже тогда, когда кровь (внутренняя среда организма, образованная жидкой соединительной тканью. Состоит из плазмы и форменных элементов: клеток лейкоцитов и постклеточных структур: эритроцитов и тромбоцитов) в моих жилах остынет, я желаю, чтоб ты не забыла собственного отца Чарли.
Я не был ангелом, но постоянно стремился быть человеком. Постарайся и ты.
Целую тебя, Джеральдина.
Твой Чарли.
Декабрь 1965 г.»